Когда-то в предпредыдущей жизни в журнале по популярной психологии, где я тогда работала, я вычитала мудрую мысль какого-то коуча. Он рассказывал, как важно найти свою «мантру» - особую фразу, в которой мы будем черпать энергию. К поп-психологии я тогда относилась очень снисходительно (вероятно, от того, что работала в посвященном ей журнале), поэтому иронически хмыкнула и выкинула из головы – много ее тогда было, той поп-психологической мудрости в моей жизни.
А потом, уже где-то на старте следующей, то есть предыдущей, жизни, я обнаружила, что в моем случае оно и правда так работает. Мозг выцепляет или сам конструирует какую-то фразу, которая странным образом помогает жить. Иногда это может быть что-то совсем простое – например, из самого темного периода моей жизни мне помогла выбраться фраза «я не могу». А иногда что-то более длинное и затейливое – чаще всего (как и все в моей жизни) заимствованное из книг.
Когда кажется, что кругом одна война, ненависть и по-другому быть не может, что это и есть норма, достаточно произнести строчку из лермонтовского «Валерика» «под небом места много всем» - и как будто очнулся от дурного сна. Что, какая норма? Серьезно? Фразы из «Властелина колец» дают силы надеяться. Из античной поэзии – видеть, что ты не уникален в своих горестях, а просто идешь дорогой, по которой ходило множество хороших людей до тебя (особенно надежен, кстати, Гораций – поищите, обязательно найдете что-то и для себя). Выспренное Ахматовское высокомерие служит поддержкой в отчаянии. «Гарри Поттер» показывает, как искть свет внутри себя. Пушкин – просто на любой случай, и для светлых моментов, и для темных. Горькая ирония Тэффи – оберег от одиночества… Мы все оказались на страницах учебника истории, но он еще может закончиться хэппи-эндом. В любом случае - мы все это переживем, потому что мы про это уже читали.
Я не называю свои слова и строчки «мантрами» - со времен предпредыдущей жизни мое отношение к поп-психологии не слишком изменилось. Мне нравится слово «заклинание», потому что мои фразы и правда высвобождают в душе что-то такое, на что можно опереться. А иногда найденные мною заклинания «работают» и для других.
Читатель ждет уж рифмы «розы», то есть панчлайна или, как говорят маркетологи, «призыва». Панчлайна пока не будет, а призыв – да, вот он. Подпишитесь на этот аккаунт в запрещенной соцсеточке, и со временем мы расскажем, что это за история с заклинаниями и при чем тут я.
Когда-то в предпредыдущей жизни в журнале по популярной психологии, где я тогда работала, я вычитала мудрую мысль какого-то коуча. Он рассказывал, как важно найти свою «мантру» - особую фразу, в которой мы будем черпать энергию. К поп-психологии я тогда относилась очень снисходительно (вероятно, от того, что работала в посвященном ей журнале), поэтому иронически хмыкнула и выкинула из головы – много ее тогда было, той поп-психологической мудрости в моей жизни.
В последние пару лет книги о позднем СССР стали одновременно и guilty pleasure, и источником поддержки и утешения. Всматриваясь в то время, местами трагически схожее с нашим, мы видим, что, с одной стороны, и тогда была жизнь - счастливая, несчастная, разная, а с другой, что оно казалось невероятно стабильным, а потом вдруг рррраз - и кончилось. Собрала в своем новом обзоре для Youtube хороший нон-фикшн о жизни в Советском Союзе незадолго до его падения.
В последние пару лет книги о позднем СССР стали одновременно и guilty pleasure, и источником поддержки и утешения. Всматриваясь в то время, местами трагически схожее с нашим, мы видим, что, с одной стороны, и тогда была жизнь - счастливая, несчастная, разная, а с другой, что оно казалось невероятно стабильным, а потом вдруг рррраз - и кончилось. Собрала в своем новом обзоре для Youtube хороший нон-фикшн о жизни в Советском Союзе незадолго до его падения.
"Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, – словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем – будь то в хорошем или в дурном смысле – говорили не иначе, как в превосходной степени".
"Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, – словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем – будь то в хорошем или в дурном смысле – говорили не иначе, как в превосходной степени".
В мире удивительных фактов. Антония Байетт очень любила и ценила Терри Пратчетта, но при этом очень не любила и довольно жестко критиковала Джоан Роулинг.
Думаю, в Пратчетте она видела нечто бесконечно от себя далекое и в силу этого поддающееся объективной оценке. В Роулинг же, насквозь пропитанной тем же питательным раствором британской классики XIX века, что и она сама, Байетт видела в некотором смысле свое отражение, только в "уцененном", "упрощенном" варианте, в силу как раз таки упрощенности пользующееся всенародной любовью.
Это внешнее сходство, эта концептуальная близость затуманивала ее взгляд и делало неприятие "Гарри Поттера" особенно острым - примерно так автор оригинала презирает того, кого считает создателем подделки. И это же самое сродство, как мне кажется, не позволило Байетт посмотреть на книги Роулинг с той доброжелательной и умной справедливостью, которую она находила в своем сердце для Пратчетта.
В мире удивительных фактов. Антония Байетт очень любила и ценила Терри Пратчетта, но при этом очень не любила и довольно жестко критиковала Джоан Роулинг.
Думаю, в Пратчетте она видела нечто бесконечно от себя далекое и в силу этого поддающееся объективной оценке. В Роулинг же, насквозь пропитанной тем же питательным раствором британской классики XIX века, что и она сама, Байетт видела в некотором смысле свое отражение, только в "уцененном", "упрощенном" варианте, в силу как раз таки упрощенности...
Ох, господи, какое горе... Человек-эпоха и символ Москвы-которой-нет. Теперь уж непонятно, была ли она в самом деле, та небесная Москва, или примерещилась, но если была, то зримым земным ее воплощение был Алексей Зимин. Светлая память, вечный покой, как же это все неправильно и несправедливо.
Литература и жизнь - Telegram
Не стало Алексея Зимина — не только легендарного гастрономического журналиста, но и человека, который вдохновил целое поколение людей, которые пишут (и не только про еду). По одному образованию он был поваром, по другому — филологом, и потому сочетал глубокое…
Ох, господи, какое горе... Человек-эпоха и символ Москвы-которой-нет. Теперь уж непонятно, была ли она в самом деле, та небесная Москва, или примерещилась, но если была, то зримым земным ее воплощение был Алексей Зимин. Светлая память, вечный покой, как же это все неправильно и несправедливо.
Литература и жизнь - Telegram
Не стало Алексея Зимина — не только легендарного гастрономического журналиста, но и человека, который вдохновил целое поколение людей, которые пишут (и не только про еду). По одному...
Перечитала, готовясь к очередному выпуску "Закладки", воспоминания Надежды Александровны Тэффи. Вот, например, автор приезжает из темной, страшной, голодной Москвы в относительно сытый и пока благополучный Киев.
"На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который месяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и умереть на своем посту.
— А! А как же ваш пост? — неделикатно окликаю я его. Он краснеет и решает шутить:
— Слишком испостился я на своем посту, дорогая! Вот
подправлюсь немножко, а там посмотрим.
А глаза бегают, и не видно, в какую сторону они посмотрят..."
Сто лет прошло. Все изменилось, ничего не меняется.
Перечитала, готовясь к очередному выпуску "Закладки", воспоминания Надежды Александровны Тэффи. Вот, например, автор приезжает из темной, страшной, голодной Москвы в относительно сытый и пока благополучный Киев.
"На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который месяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и умереть на своем посту.
— А! А как же ваш пост? — неделикатно окликаю я его. Он краснеет и решает шутить:
Мои друзья из Харькова и Белгорода говорят, что никогда больше не будут любить праздничные салюты. А я вот думаю, буду ли я когда-нибудь снова любить пятницу. Ведь как раньше было - рабочая неделя позади, впереди два дня сладкой лени, долгих медленных завтраков, встреч с друзьями. Были ж времена, сейчас уж трудно и представить.
Бывают дни, когда я очень остро сочувствую православным христианам в России - вот сегодня, например. Послал же Бог пастыря.
Литература и жизнь - Telegram
Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; впрочем, можно и расстрелять.
(Мф 5:38-39)
Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага…
Бывают дни, когда я очень остро сочувствую православным христианам в России - вот сегодня, например. Послал же Бог пастыря.
Литература и жизнь - Telegram
Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; впрочем, можно и расстрелять.
(Мф 5:38-39)
Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага…
Мои друзья и коллеги готовятся к запуску курса ускоренной помощи мамам в борьбе с выгоранием, и для этого собирают средства старым добрым методом краудфандинга. Если вы поможете девочкам, то в качестве одного из лотов за поддержку вас ждет составленный мною список детективов, старых и новых, которые помогут пережить темную осень, холодную зиму, а там, глядишь, и вообще как-то развиднеется.
Но вот растешь так, вырастаешь и сталкиваешься с проблемой: как найти что-то, так же уносящее в другой мир, как тогда — какой-нибудь Конан-Дойл. А перенестись с годами хочется все больше...
…
Мои друзья и коллеги готовятся к запуску курса ускоренной помощи мамам в борьбе с выгоранием, и для этого собирают средства старым добрым методом краудфандинга. Если вы поможете девочкам, то в качестве одного из лотов за поддержку вас ждет составленный мною список детективов, старых и новых, которые помогут пережить темную осень, холодную зиму, а там, глядишь, и вообще как-то развиднеется.
Всегда очень несправедливо, что горячо поддерживая знакомых и дорогих нам лично иноагентов, мы забываем о других. Поэтому добавлю, что сегодня иноагентами также признали журналистов Анну Зуеву и Алексея Серегина, которых в этом списке быть не должно - впрочем, как и никого другого. Cetera censeo, что закон об иноагентах delenda est - этого бреда и позорища не должно быть нигде и никогда, но особенно не должно его быть в нашей прекрасной стране.
Второй сегодняшний иноагент - филолог, критик, педагог, писатель, телеведущий (всех регалий не упомнишь) Александр Архангельский.
Саша написал очень много - от биографии Александра I до методических пособий и учебников по литературе (все мои знакомые школьные учителя пользуются и не нахвалятся) и от романов до биографических книг о Теодоре Шанине, Жорже Нива, Инны Ли... Есть, в общем, из чего выбрать, но я расскажу о тех двух вещах, которые люблю у него сильнее всего.
Во-первых, это первая художественная книга Архангельского "Цена отсечения" - умный, романтичный и жесткий роман, с одной стороны, о поколении людей, разбогатевших в 90-е, а с другой, как ни тривиально это прозвучит, о любви. Если о первом мы, в общем, читали немало (хотя, как теперь выясняется, все равно мало, а что читали, то не поняли или поняли слишком поздно и не так), то любовь как-то совершенно вымылась из круга тем, важных для современной русской прозы. Ну, вот "Цена отсечения" как раз заполняет этот зазор, показывая, какая неистребимая и вместе с тем хрупкая штука любовь, и как губительны бывают попытки ее "укрепить" или, не дай бог, "взбодрить".
А вторая книга - это под разными названиями и в слегка разном виде выходивший "Путеводитель по классике". Со счету сбилась, сколько раз я рекомендовала эту книгу - остроумную, живую, проникнутую безусловной и вместе с тем очень интеллектуальной любовью к русской литературе - самым разным людям. Чаще всего я вытаскивала ее как козырь из рукава в тот момент, когда слышала сакраментальный вопрос "что делать, не могу полюбить классику!" (вариант "ребенок не может"). Потому что, ну, да - после "Путеводителя" классику если не полюбит, то по крайней мере "зацепится" за нее краешком души практически каждый. А еще из этой книги я почерпнула великое множество историй, сюжетов, параллелей, которыми пользуюсь до сих пор. Поэтому если вдруг в моей лекции вы услышите что-то про Карамзина или Грибоедова, на всякий случай сверьтесь - не из книжки ли Архангельского я это почерпнула.
Ну, и на блог Саши подпишитесь - если он увидит, как нас тут много и как мы все его поддерживаем, надеюсь, ему будет чуть легче переживать эти черные дни.
Архангельский - Telegram
Здесь я буду делать то же, что делал в ФБ. Говорить, что 🤔- по поводу и без повода
Второй сегодняшний иноагент - филолог, критик, педагог, писатель, телеведущий (всех регалий не упомнишь) Александр Архангельский.
Саша написал очень много - от биографии Александра I до методических пособий и учебников по литературе (все мои знакомые школьные учителя пользуются и не нахвалятся) и от романов до биографических книг о Теодоре Шанине, Жорже Нива, Инны Ли... Есть, в общем, из чего выбрать, но я расскажу о тех двух вещах, которые люблю у него сильнее всего.
И снова пятница, и снова иноагенты, книги которых я хотела бы вам от всей души порекомендовать. Ибо, напомню, лучший способ поддержать людей, которых, по мнению нашей власти, не должно быть ни видно, ни слышно, это сделать так, чтобы их было видно и слышно максимально хорошо.
Итак, журналист, музыкальный критик Александр Горбачев. С чего начать? Главная для меня книга, Александром придуманная, собранная и подготовленная к изданию, это "Не надо стесняться". Рассказывала о ней в "Вечернем Урганте" и писала подробно в "Медузе" в ноябре 2021-го - полный текст вы без труда найдете сами, а я позволю себе процитировать небольшой фрагмент из той своей рецензии:
"Популярная музыка, пишет Горбачев, подобна прустовским мадленкам, которыми нас накормили насильно. Звучащие из каждого утюга эстрадные хиты проникают внутрь клеток на манер вируса, становятся нашей коллективной памятью, ложатся в основу идентичности, но все это происходит без нашего осознанного согласия. В извечной русской дихотомии «рок» или «попса» каждому приличному человеку надлежит делать выбор в пользу первого — но парадокс в том, что мгновенное узнавание, бессознательный и потому самый интенсивный отклик вызывает вторая. Попса как ничто другое формирует и воплощает в себе трудно описываемый, но безошибочно опознаваемый zeitgeist — дух времени: стоит зазвучать «Облакам» группы «Иванушки International», как вокруг независимо от нашего желания наступает 1997 год со всеми его вкусами, запахами и воспоминаниями.
Именно под таким углом предлагают посмотреть на свой предмет авторы «Не надо стесняться». Попса для них становится своеобразной «духовной скрепой», системой универсально понятных кодов, обеспечивающей точку входа во всю тридцатилетнюю постсоветскую историю. Иными словами, предпослав своей книге подзаголовок «История постсоветской поп-музыки в 169 песнях» создатели этого проекта явно поскромничали: с куда большими основаниями его можно было назвать «История России в 169 песнях»".
Хорошая новость - книгу "Не надо стесняться" можно скачать совершенно бесплатно и легально на сайте издательства - вот тут.
Также хотела бы отметить еще одну книгу Горбачева, написанную в соавторстве с Ильей Зининым - "Песни в пустоту". Это история альтернативной музыки 1990-х годов - зыбкого, миражного, словно бы из ниоткуда пришедшего и в никуда канувшего феномена, который авторы буквально ловят за втягивающийся куда-то в щель мироздания хвост и фиксируют для вечности. И, как и в случае с "Не надо стесняться" музыка для Горбачева и Зиника - это не ноты и аккорды, но в первую очередь время, вызвавшее именно эти ноты и эти аккорды к жизни.
Прошлым летом все слушали подкаст Шурика про Егора Летова - слушатель из меня тот еще, поэтому я все пропустила, но знаю, что на подходе книга - вот ее жду с нетерпением (давайте ждать вместе).
И на блог Шурика Горбачева тоже подписывайтесь - вот он.
В следующем посте - о втором фигуранте сегодняшнего иноагентского списка, Александре Архангельском.
И снова пятница, и снова иноагенты, книги которых я хотела бы вам от всей души порекомендовать. Ибо, напомню, лучший способ поддержать людей, которых, по мнению нашей власти, не должно быть ни видно, ни слышно, это сделать так, чтобы их было видно и слышно максимально хорошо.
Итак, журналист, музыкальный критик Александр Горбачев. С чего начать? Главная для меня книга, Александром придуманная, собранная и подготовленная к изданию, это "Не надо стесняться". Рассказывала о ней в "Вечернем Урганте"...
Давно ничего не читала с таким наслаждением и вот рассказываю почему. Вообще Ольга Тогоева, конечно, мой абсолютный кумир - давно мечтаю её клонировать как-то и распределить по всем сферам человеческого знания. Вот бы зажили.
Давно ничего не читала с таким наслаждением и вот рассказываю почему. Вообще Ольга Тогоева, конечно, мой абсолютный кумир - давно мечтаю её клонировать как-то и распределить по всем сферам человеческого знания. Вот бы зажили.
Ох, ну, вот - понеслась душа в рай. Фантаст Ник Харкуэй, автор "Гномона" и "Мира, который сгинул" (и о том, и о другом писала подробно для "Медузы" в позапрошлой жизни), пришел к оригинальному выводу, что кровь не водица. Теперь он официально продолжит франшизу романов Джона Ле Карре о британском шпионе Джордже Смайли. Боюсь, Ле Карре понятия не имел, что это называется "франшиза", но времена меняются. Нет, ну а что, наследники наверняка согласны, ибо вышеупомянутый Ник Харкуэй сам наследник и есть - Джон Ле Карре приходился ему отцом.
Испытываю по этому поводу сложные чувства. С одной стороны, на Харкуэе природа и не думала отдыхать - очень достойный писатель. С другой - боженька своего дал с избытком, зачем гальванизировать чужое, достойно отжившее и упокоившееся с миром?..
Романы Джона Ле Карре при всей своей закругленной литературности были историями о настоящем, о длящемся и болезненном, о том, к чему автор имел непосредственное отношение и касательство. В исполнении любого автора, пишущего сегодня, вся эта шпионская проблематика времен холодной войны неизбежно станет игривым ретро, к которому критики обычно применяют легковесные эпитеты типа "изящный" и "остроумный".
Не уверена, что это правильно - вернее, уверена, что нет. Каждому овощу свое время - хочешь писать про шпионов сегодня, поучись у Мика Геррона. Да даже у Дэйва Хатчинсона поучись, если ты сразу и фантаст, и про шпионов. А не вот это вот все.
Звездные маяки капитана Норта - Telegram
С удивлением прочел новость о том, что сын Джона Ле Карре выпускает новую книгу о Джордже Смайли, "Выбор Карлы", по сюжету — аккурат между романами отца "Шпион, вернувшийся с холода" и "Шпион, выйди вон!". С еще большим удивлением понял, что я забыл, кто…
Ох, ну, вот - понеслась душа в рай. Фантаст Ник Харкуэй, автор "Гномона" и "Мира, который сгинул" (и о том, и о другом писала подробно для "Медузы" в позапрошлой жизни), пришел к оригинальному выводу, что кровь не водица. Теперь он официально продолжит франшизу романов Джона Ле Карре о британском шпионе Джордже Смайли. Боюсь, Ле Карре понятия не имел, что это называется "франшиза", но времена меняются. Нет, ну а что, наследники наверняка согласны, ибо вышеупомянутый Ник Харкуэй сам наследник и есть...
Не могу поверить своим глазам, переиздали, ну, давайте скажем правду, по-настоящему великий роман Сергея Жарковского "Я, хобо". У российской фантастики последних тридцати лет много грехов - и чисто литературных, и морально-этических, но за этот роман ей всё простится.
Уже лет пятнадцать жду продолжения, в которое, в общем, не особо и верю. За эти годы в голове сама себе сочинила с десяток вариантов - а теперь и вам придется, потому что вот так оно работает. А еще вы подцепите язык героев Жарковского "космачей", и иногда будете слышать его отзвуки в собственной речи. Милый мальчик, ты так весел - владей, в общем, волшебной скрипкой. Как-то я прямо разволновалась, сами видите.
Старый пёс, канарейка и ужин - Telegram
Ну раз уж новость и обложка пошли в народ и многие уважаемые люди уже написали, тоже покажу результат наших долгих трудов.
Переиздание культового научного-фантастического романа Сергея Жарковского «Я, Хобо: Времена смерти», выходившего до того дважды, в…
Не могу поверить своим глазам, переиздали, ну, давайте скажем правду, по-настоящему великий роман Сергея Жарковского "Я, хобо". У российской фантастики последних тридцати лет много грехов - и чисто литературных, и морально-этических, но за этот роман ей всё простится.
Уже лет пятнадцать жду продолжения, в которое, в общем, не особо и верю. За эти годы в голове сама себе сочинила с десяток вариантов - а теперь и вам придется, потому что вот так оно работает. А еще вы подцепите язык героев Жарковского...
Что ж, еще один друг и коллега, доктор наук, замечательный исследователь и преподаватель Олег Лекманов в списке иностранных агентов. Как всегда, напоминаю, что лучший способ поддержать человека, ставшего объектом, так сказать, правоприменения этого репрессивного и абсурдного закона (et cetera censeo, что его не должно быть в принципе, нигде и никогда) - почитать его книги.
Если вы спросите меня, то начать можно с книги о Венедикте Ерофееве, написанной Олегом Лекмановым в соавторстве с Ильей Симановским и Михаилом Свердловым. А дальше переходите к замечательным комментариям к повестям Юрия Коваля (в соавторстве с Романом Лейбовым и Ильей Бернштейном) и книге Валентина Катаева "Алмазный мой венец", путеводителю по мемуарам Ирины Одоевцевой "На берегах Невы" и биографии Сергея Есенина. Поверьте моему слову, начнете - не остановитесь.
Ну, а Олегу - мои сочувствие, солидарность и поддержка. И, как обычно, рутинно напомню - это не навсегда.
Что ж, еще один друг и коллега, доктор наук, замечательный исследователь и преподаватель Олег Лекманов в списке иностранных агентов. Как всегда, напоминаю, что лучший способ поддержать человека, ставшего объектом, так сказать, правоприменения этого репрессивного и абсурдного закона (et cetera censeo, что его не должно быть в принципе, нигде и никогда) - почитать его книги.
Была сегодня в Брюссельском музее музыкальных инструментов и вынесла оттуда интересную литературную гипотезу - абсолютно непроверяемую и завиральную, конечно, но мне понравилось, поэтому и вам расскажу.
Все, я думаю, помнят героиню романа Александра Дюма "Граф Монте-Кристо" Гайде - сначала рабыню главного героя, потом его воспитанницу, потом - орудие его мести, а в самом уже конце его возлюбленную Если тут вы увидели параллель с архетипическим сюжетом "вырасти себе жену из семечка" в духе Оросмана с Заирой или педагога Ивана Ивановича Бецкого со смолянкой Алымовой (см. выпуск подкаста "Закладка" о книге Андрея Зорина "Появление героя"), то да, не зря вы ее там увидели, все есть, но сейчас не об этом.
Гайде по сюжету - дочь Али-Паши Тепеленского, албанца по происхождению, могущественного владыки Янины и вассала турецкого султана. Ценность девушки для Монте-Кристо поначалу только в том, что Гайде единственная, кто может свидетельствовать против одного из заклятых врагов графа Фернана, сначала служившего Али-Паше, а после подло его предавшего. Но и это к моей гипотезе отношения не имеет - просто приятно вспомнить любимую книжку.
Ладно, простите, хватит затянувшихся прелюдий, в чем же гипотеза?
Никогда не задумывалась, что значит имя Гайде и значит ли оно что, но сегодня в вышеупомянутом музее (кстати, горячо рекомендую при случае заглянуть) встретила музыкальный инструмент под названием "гайда" или "гайде" - балканского (в первую очередь албанского) родственника волынки. И подумалось мне, не от этого ли слова произошло имя прелестной героини Дюма?..
Неувязка состоит в том, что гайда - штука объемная, поэтому играли на ней только мужчины. С другой стороны, Дюма мог слышать только слово и не знать, что за ним стоит - может, он нафантазировал себе что-то утонченно-женственное типа лютни, например. В конце концов, откуда нормальному французу знать, на чем там играют балканские дикари, а слово красивое. Как мы знаем, некоторые французы вообще песни западных славян сочиняют, не покидая пределов Парижа и ничего (см. выпуск подкаста "Закладка", посвященный Просперу Мериме).
Повторюсь, совершенно не уверена, что в моей гипотезе есть хоть капля правды. Но подумать эту мысль мне было в радость, а радостями надо делиться. Кстати, звучит гайда довольно неожиданно - на мой вкус, получше своей шотландской сестры.
Была сегодня в Брюссельском музее музыкальных инструментов и вынесла оттуда интересную литературную гипотезу - абсолютно непроверяемую и завиральную, конечно, но мне понравилось, поэтому и вам расскажу.
Все, я думаю, помнят героиню романа Александра Дюма "Граф Монте-Кристо" Гайде - сначала рабыню главного героя, потом его воспитанницу, потом - орудие его мести, а в самом уже конце его возлюбленную Если тут вы увидели параллель с архетипическим сюжетом "вырасти себе жену из семечка" в духе Оросмана...
Ну, и о хорошем из мира литературы поновее, чем "Имя розы". В Редакции Елены Шубиной с божьей помощью скоро выйдет новый роман Карины Шаинян - одного из самых ярких и нетривиальных прозаиков сегодняшней России. Многие, я думаю, помнят ее мощнейшую предыдущую книгу "С ключом на шее", о которой много говорили и писали прямо накануне войны (ох, все потом смыли волны безвременья и беспамятства, но гугл помнит и conservat omnia). Есть и моя рецензия в запрещенном медиа, на которое теперь и ссылки-то не поставишь, но вы при желании найдете.
В общем, я пока только треть прочла, но кажется, Шаинян нас всех не подвела. Буду держать в курсе.
Ну, и о хорошем из мира литературы поновее, чем "Имя розы". В Редакции Елены Шубиной с божьей помощью скоро выйдет новый роман Карины Шаинян - одного из самых ярких и нетривиальных прозаиков сегодняшней России. Многие, я думаю, помнят ее мощнейшую предыдущую книгу "С ключом на шее", о которой много говорили и писали прямо накануне войны (ох, все потом смыли волны безвременья и беспамятства, но гугл помнит и conservat omnia). Есть и моя рецензия в запрещенном медиа, на которое теперь и ссылки-то не...
Еще одна любопытная деталь в "Имени розы". Слепой библиотекарь Хорхе, антагонист главного героя, списан с Хорхе Луиса Борхеса, который, как мы помним, во-первых, был библиотекарем, а во-вторых, в самом деле был слеп. Однако сходство это, в общем, никак в романе не отыгрывается, о чем сам Умберто Эко честно пишет в "Заметках на полях "Имени розы". Автору был нужен слепой библиотекарь, и сочетание двух этих факторов немедленно потащило за собой Борхеса и подарило герою его говорящее имя.
И тем не менее, одна деталь все же перекидывает мостик от Хорхе из "Имени розы" к его великому тезке-аргентинцу. Практически в самом конце романа Хорхе произносит зажигательную проповедь о скором - фактически уже начавшемся - приходе Антихриста. И в первой части этой проповеди он... довольно подробно и близко к тексту пересказывает знаменитое эссе Борхеса "Три версии предательства Иуды" (понятным образом опуская последнюю, самую рискованную и радикальную из трех). Совершенно не обязательная с точки зрения общей логики всего выступления Хорхе и вместе с тем абсолютно очаровательная виньетка. Постмодерн здорового человека, так сказать.
Еще одна любопытная деталь в "Имени розы". Слепой библиотекарь Хорхе, антагонист главного героя, списан с Хорхе Луиса Борхеса, который, как мы помним, во-первых, был библиотекарем, а во-вторых, в самом деле был слеп. Однако сходство это, в общем, никак в романе не отыгрывается, о чем сам Умберто Эко честно пишет в "Заметках на полях "Имени розы". Автору был нужен слепой библиотекарь, и сочетание двух этих факторов немедленно потащило за собой Борхеса и подарило герою его говорящее имя.
Простите, сейчас у меня период "Имени розы", которую мы разбираем в "Страдариуме", поэтому ее будет много - не Гарри же Поттером единым. Готовьтесь, дальше будет "Обладать" Антонии Байетт, всех замучаю викторианской поэзией.
Послушник Адсон, юный помощник сыщика и францисканского монаха Вильгельма Баскервильского, совершает грех, вступая в однократную плотскую связь с некой крестьянской девицей - это помнят все, даже те, кто не читал роман, потому что в фильме с Шоном Коннери в главной роли эта сцена чуть ли не центральная. А после, мучаясь совестью, устремляется к своему наставнику за исповедью. Вильгельм отпускает Адсону грехи, и завершается их беседа следующим образом:
"Кстати, дабы не сосредоточиваться на вещах, которые лучше всего немедленно выбросить из головы... если сумеешь... – и тут мне показалось, что голос его пресекся, словно от некоего тайного воспоминания, – давай обсудим лучше, каков смысл всего происшедшего этой ночью".
Как все мы помним, Вильгельм не зря Баскервильский - он средневековая копия Шерлока Холмса, даже выглядит очень похоже. А Адсон - не просто так Адсон, его имя - прямая аллюзия на доктора Ватсона. Так что же тогда за "тайное воспоминание" промелькнуло на лице монаха-сыщика? Вполне очевидно, что и у него была в жизни "та женщина" - Ирен Адлер, о которой Эко нам ничего сверх сказанного не сообщает, но которую понимающий контекст читатель без труда узнает и даже, возможно, реконструирует.
"Имя розы", конечно, не "роман с ключом", но сколько же по нему раскидано этих очаровательных маленьких ключиков.
Простите, сейчас у меня период "Имени розы", которую мы разбираем в "Страдариуме", поэтому ее будет много - не Гарри же Поттером единым. Готовьтесь, дальше будет "Обладать" Антонии Байетт, всех замучаю викторианской поэзией.
Послушник Адсон, юный помощник сыщика и францисканского монаха Вильгельма Баскервильского, совершает грех, вступая в однократную плотскую связь с некой крестьянской девицей - это помнят все, даже те, кто не читал роман, потому что в фильме с Шоном Коннери в главной роли эта сцена...