@rf ,
— Помнишь описание папуасской деревни? С одной стороны, там все просто элементарно – дуальная фратрия. С другой стороны, наличная семья, которая делится, грубо говоря, на родичей со стороны (тут очень важно, о ком идет речь, это одна из самых больших трудностей этнографов и антропологов, которые занимались родством) отца и родичей со стороны матери – для тебя и для меня, вне зависимости от того, мальчики мы или девочки. Как ты помнишь, основную роль странным образом играет не отец, а старший брат матери – отсюда и вся теория. Дальше строится вся система взаимоотношений. Но что тут важно? — Что эти взаимоотношения не были политическими, в том смысле, что они не были отношениями власти. Потому что «кто сильней» — это еще не отношения власти. Важно влияние.

Власть предполагает какую-то структурность в отношениях между людьми и знания. Например, если я могу убить свою жену (помнишь, там был такой случай), я могу ее убить не потому, что я властен над ее жизнью и смертью, не потому, что она мне подчинена. Если бы это было так, это было бы политическое отношение. В данном случае я могу ее убить, если считаю, что она мне плохая жена, но за это, убив ее, я должен буду заплатить виру ее семье. Почему? Потому что когда они отдавали ее за меня замуж, они отдавали ее с приданым, которое я должен вернуть, и с подарками, которые я должен вернуть. Это не отношения власти. Здесь нет власти старшего дяди надо мной, не говоря уже об отце. Здесь прослеживается принципиальное различие (это очень важно, 99% людей об этом просто не знают) между отношениями политическими и отношениями ритуальными. Например, во время совершения древнеиндийского ритуала главный брахман руководит ритуалом, но это руководство не есть власть. То, что он говорит кому-то: «Ты делаешь неправильно, пойди переделай» или «Сейчас уйди, сегодня не будешь совершать обряд», это не власть, это разделение труда в ритуале. Отношения власти это не разделение труда. Когда я говорю рабу: «Пойди убей соседа» или «Пойди скажи тому-то и тому-то, чтобы убил соседа» — это отношения власти, которые предполагают, что раб знает, что я могу это ему сказать. Более того: тот, кого он идет убивать, тоже знает, что такое отношение существует. Здесь необходимо знание. Особое знание, которое я и называю политической рефлексией. Он знает, что так устроено. Он знает, что вождь этой деревни может поручить своему деверю или зятю или шурину убить старшину другой деревни. Потом мы можем договариваться или враждовать, но это существует. Это особый тип отношений, который условно называется отношениями власти и который ни в коем случае не является отношением того, кто повелевает, и того, кем повелевают. Оно обязательно должно иметь в виду третье как объект, и все трое должны об этом знать: и ты, как вождь племени, и тот, кому ты поручаешь убить или отнять жену у соседа. Это установлено, это и есть власть. А скажем, то, что шаман может настроить деревню против той-то и той-то семьи, это не отношения к власти – это у него влияние есть.

Это предмет тысяч сказок, саг – как жена настраивает мужа против мужа сестры. Почему? Потому что она сестре завидует, что у нее муж лучше, чему у нее самой. В конце концов, она заставляет мужа убить мужа сестры. Но это же не политические отношения. Это отношения, которые разворачиваются эвентуально, это не отношения власти. К самому понятию власти они пришли, когда перешли под протекторат австралийцев. Вот там была власть. Приехал кто-то в очках, в пробковом шлеме, с секретарем, который сидит рядом и пишет, и стал через переводчиков объяснять, что он запрещает отрезать головы, потому что по австралийским законам это уголовное преступление. Вот это уже проявление политической власти. Иначе он посылает своего помощника с кандалами на того беднягу, который в нормальном совершенно порядке, не желая никому никакого зла…

— В гражданско-правовом порядке отрезал голову.

— Да, отрезал голову и ждал, когда словят крокодила и устроят в честь него ужин. Очень вкусный, кстати, молодой крокодиленок. Вот это уже власть. Он уже посылает человека с кандалами, а те знают, что у этого в пробковом есть особый маленький волшебный лук, запрятанный в такую металлическую штуку: ба-бах – и нет человека. Но дело не в этом, потому что зато у него еще есть большой ящик, и там у него огненная жидкость, выпьешь бутылку – и хорошо. Это в порядке поощрения. Если не отрезаешь головы, тебе дают хлебнуть огненной воды, именуемой «увисити», виски. Это уже политическая власть.

«Все ребята в школе учатся более-менее ничего – первая четверть, вторая, третья, четвертая четверть, потом экзамены, переход в следующий класс – считается, что в этом залог стойкости. И вдруг оказывается, что большинство революционных изменений происходит именно в социальных структурах такого типа. Они ломаются. Почему? Они не готовы к включению других, незнакомых внешних ситуаций. А вот когда мальчишки драки устраивают и один говорит: «Ебал я эту школу, не хочу я в ней больше учиться, директор у нас скотина и вообще не понятно, что будет», а другие говорят: «Да нет!», мы имеем наилучшую ситуацию в отношении негативных изменений. Ее определяет именно разнообразие отношений, а не положительное или отрицательное единодушие. В том-то и дело, что большинство мировых кризисов (в том мире, который был нам исторически определен, на этом жалком пятачке европейско-средиземноморском) произошли на фоне средней, относительно высокой устойчивости и позитивности.» Философ

CC @rf

— Знаете, почему в Советском Союзе издали 90-томник Толстого? Со всеми произведениями, включая перевод и объединение четырех Евангелий? Потому что жена Бонч-Бруевича была из толстовского круга.

— Это я где-то читал.

— Бонч-Бруевич гулял с вождем довольно долго в Горках, когда того притравливали уже потихонечку. Откуда тезис, что Толстой – зеркало русской революции? Это как раз из бесед с Бонч-Бруевичем по ходу прогулок в Горках. Когда вождь умер, Бонч-Бруевич сказал Сталину, что вождь завещал Толстого печатать без купюр.

— Сталин сказал: «Пожалуйста».

— Ну да, раз вождь сказал – надо было сдавать эту карту. Но известен и другой случай. Однажды Бонч-Бруевич гулял с вождем в Горках и сказал ему: «Владимир Ильич, посмотрите на звезды, они же вечны». В ответ Ленин прищурился, посмотрел на него и сказал: «Боженьку протаскиваете? А вот это у вас не выйдет». Больше об этом разговора не было. Поэтому исключение из системы значимого элемента возможно только в отдельно взятой ситуации.

— Нет, но Бонч-то был мудила страшный.

— (смеется) Ну хоть за Толстого надо ему памятник поставить.

— Да.

СС @rf