В мае 2022 года в Петербурге умер 65-летний психиатр-сексолог Дмитрий Исаев. В 1970-х он увлекся малоизвестной в СССР наукой сексологией, во время перестройки стал ведущим специалистом по мужской гомосексуальности, а уже в эпоху Владимира Путина стал изучать трансгендерность — и возглавил самую гуманную в стране комиссию, которая позволяла людям совершить трансгендерный переход. В 2010-х консервативные активисты, воодушевленные государственной гомофобией, добились увольнения Исаева, но это не помешало ему продолжать свою деятельность. Спецкор «Холода» Виктория Ли рассказывает историю психиатра, в которой отразилась история сексуальной политики современной России.

Летним днем в 2015 году человек, проходивший мимо здания петербургского педиатрического медицинского университета (СПбГПМУ) на Кантемировской улице, мог наблюдать странную картину. Двое мужчин в несколько приемов выносили из здания десятки пакетов, набитых бумагами, пытаясь укрывать их от дождя, — и складировали в стоявшую у здания машину.

Мужчинами были 58-летний психиатр Дмитрий Исаев и его молодой ученик Егор Бурцев. Исаева только что уволили из университета, где он 12 лет возглавлял кафедру клинической психологии. При кафедре работала комиссия по трансгендерному переходу — самая доступная и гуманная по отношению к трансгендерным людям в России. Возглавлявший ее Исаев имел репутацию редкого специалиста, который относится к пациентам, желающим совершить переход, уважительно и корректно, а не как к сумасшедшим. Теперь комиссию должны были ликвидировать — и Исаев спасал документы пациентов, опасаясь, что информация потеряется или попадет не в те руки.

В машине их ждала трансженщина — одна из тысяч людей, которым Исаев помог официально совершить трансгендерный переход в России. Когда Исаев и Бурцев вынесли полсотни с лишним пакетов с документами, они отправились домой к психиатру. Через некоторое время после этого бумаги оказались в арендованном офисе. Лишившись места в университете, Исаев не бросил работу. Следующие шесть лет он продолжал возглавлять комиссию, которая проводила освидетельствование транслюдей, — и занимался просветительской деятельностью. Несмотря на то что с каждым годом угроз и ему, и его пациентам становилось все больше, Исаев продолжал и на словах, и в своей медицинской практике отстаивать точку зрения, что транслюди — такие же люди.

«Чаще всего мы думаем, что пол — это некая данность. На самом деле наша половая принадлежность — вопрос того, что увидел акушер, а он может увидеть вовсе не то, что есть на самом деле», — говорил Дмитрий Исаев в одной из своих лекций в 2017 году.

Как правило, люди обнаруживают, что пол, который им приписали акушеры и в котором их воспитывали родители, не соответствует их самоощущению, до 13 лет. Это открытие вызывает большой дискомфорт, который называется гендерной дисфорией, она часто приводит к депрессии и попыткам суицида. Чтобы решить проблему несоответствия физиологического пола и внутреннего самоощущения, трансгендерные люди могут начать процедуру перехода, которая обычно подразумевает гормональную терапию, хирургические операции и замену документов.

По данным медицинского журнала Lancet, трансгендерные люди составляют 0,5% от населения планеты — это примерно 25 миллионов человек по всему миру. Статистики по России не существует. Дмитрий Исаев предполагал, что ежегодно в стране проводят 200-300 операций по коррекции пола, когда, например, в США такие операции делают нескольким тысячам человек каждый год. «Почему наше общество делает из этого такую страшную проблему, с которой нужно бороться? — риторически спрашивал Исаев. — [Некоторые] люди не могут переносить смятение, которое разрушает привычное представление [о мире]».

Трансгендерные люди существовали всегда — однако такая идентичность появилась в языке и в сознании совсем недавно, несколько десятков лет назад. Именно этим Дмитрий Исаев объяснял то, что людей, совершающих переход, за последние 30 лет стало больше в несколько раз. «Раньше они себя считали не совсем настоящими мужчинами [или женщинами], которые должны из кожи вон лезть, но доказать, что они настоящие, — рассуждал психиатр. — А теперь обнаружилось, что можно жить нормально в том самоощущении, которое им дала природа, которое более адекватно именно для них».

В новой Международной классификации болезней (МКБ-11) расстройства гендерной идентичности и транссексуализм объединены в диагноз «гендерное несоответствие» и переведены из раздела психических расстройств в «состояния, связанные с сексуальным здоровьем». В России МКБ-11 еще не внедрена, и многие психиатры по-прежнему считают трансгендерность транссексуализмом — патологией, психической болезнью или поведенческой девиацией, которую нужно лечить.

Например, Ольга Бухановская, психиатр, сексолог и глава центра «Феникс» в Ростове-на-Дону, в разговоре с «Холодом» сообщила, что «транссексуализм — это аномалия психики». Слово «трансгендерность», по ее мнению, пришло в Россию из-за границы, где живут «идиоты», которые «считают, что если ты не выявил бред и галлюцинации — значит, психического заболевания нет». В «Фениксе» человеку, который заявил о своем желании совершить трансгендерный переход, могут поставить целую россыпь диагнозов: транссексуализм, трансвестизм (желание перевоплощаться в женщину), шизофрения, шизотипическое расстройство, патологический пубертатный криз.

Сейчас, чтобы совершить трансгендерный переход в России, нужно сначала обратиться к психиатру. Он должен убедиться, что человек психически здоров и адекватно воспринимает свою идентичность. В приказе Минздрава от 1999 года говорилось, что наблюдаться у психиатра необходимо два года, но в 2012 году его отменили. Если во время обследования трансгендерная идентичность подтвердилась, человек выходит на комиссию по освидетельствованию транслюдей (она может существовать как при государственной больнице, так и при частной клинике; главное — иметь лицензию). Если комиссия подтверждает выводы психиатра, человек получает две справки: форму для замены документов и выписку о диагнозе «транссексуализм», которая нужна, чтобы получить гормональную терапию и сделать корректирующие операции.

Одна из таких комиссий функционирует как раз при центре «Феникс». Ольга Бухановская считает, что к высокому спросу на трансгендерный переход привела «мощнейшая пропаганда ЛГБТ среди молодежи» и справки для этого «направо и налево» выдают психиатры с «низким уровнем грамотности в области советской и российской психиатрии». По ее словам, в комиссию в «Фениксе» в последние годы обращаются все меньше людей. Возможно, дело в том, что в сообществах трансгендерных людей можно встретить много жалоб на «Феникс»: «Ободрали как липку», «Взяли 60 тысяч, промучали три недели и поставили “шизотипическое расстройство”» — и так далее.

У комиссии, которую возглавлял Дмитрий Исаев, была совсем другая репутация. «В этом и есть его адвокация и активизм, — объясняет ЛГБТ-активист и правозащитник Миша Тумасов. — Он помогал людям реализовывать свои права, делая свою работу, при этом никогда не делая шумихи, даже в ЛГБТ-сообществе его знали не все».

Карина (имя изменено по ее просьбе) родилась в 1981 году с мужскими половыми признаками — и воспитывали ее как обычного деревенского мальчишку. Все детство она провела с лопатой на огороде, но уже тогда смутно догадывалась, что с ней «что-то не то». «О транссексуализме я ничего не знала, кроме того, что где-то далеко существуют пидорасы и, если вдруг на одного из них наткнешься, его нужно зачморить и избить, потому что пидорас — это невероятно позорно», — рассказывает Карина. Мужское имя она не воспринимала как собственное, но даже про себя называться женским именем ей было страшно — казалось, что это ненормально, что это признак сумасшествия. «Вот так и жила как будто без имени», — вспоминает она.

Карина пыталась избавиться от внутреннего женского самоощущения: «до седьмого пота» занималась в качалке, изучала боевые искусства, прыгала с парашютом и даже пыталась поступить в воздушно-десантное училище. К 17 годам она была уже такой мускулистой, что ее иногда сравнивали с Арнольдом Шварценеггером.

«Все эти сказки, что люди становятся транссексуалами и геями из-за воспитания и ЛГБТ-пропаганды, — это полная чушь. Мое детство — наглядное тому доказательство, — говорит Карина. — Я должна была стать брутальным неотесанным безграмотным мужиком: морда кирпичом, большой рост, широкие плечи, одет в фуфайку, в одной руке лопата, в другой — бутылка водки. Но по какой-то причине я родилась с совершенно иным внутренним самовосприятием».

Карина росла под опекой немощной бабушки и абьюзивной матери в избе: одна большая комната, печка, черно-белый телевизор, который ловил только два канала. Из-за «постоянно сверлящей изнутри» гендерной дисфории у Карины началась многолетняя депрессия. Она пыталась покончить с собой четыре раза — а когда мысли о суициде пришли ей в голову в пятый раз, сбежала из дома и начала трудный и медленный трансгендерный переход, на который у нее ушло почти десять лет.

Об Исаеве она узнала от других трансгендерных женщин. Пойти к нему было самым простым и надежным способом, пусть он и занимал много времени: Исаеву требовалось два года наблюдения, чтобы исключить шизофрению, которая на ранних стадиях похожа на гендерную дисфорию. «Лучше два-три раза съездить в Петербург, нормально пообщаться и подождать, чем лежать в психушке и терпеть психиатров, которые называют тебя в мужском роде, смотрят на тебя как на придурка, и требуют много денег», — объясняет Карина.

Трансгендерная комиссия не входит ни в какие медицинские страховки — это всегда платные услуги. В 2011–2013 годах за работу Исаева и его коллег Карина заплатила всего восемь тысяч рублей. Как рассказывает другой бывший пациент Дмитрия Исаева Ян, пройти комиссию в Москве тогда стоило 50–60 тысяч рублей, при этом в одной из клиник его просто «унижали за деньги»: «Вопросы были, будто из 1960-х: например, от чего получаете удовольствие, когда вас трогают. Но трансгендерность ведь не про секс. Не комиссия, а просто обнять и плакать».

Карина ездила к Дмитрию Исаеву из Москвы три раза, когда тот еще работал в педиатрическом университете. В первую поездку ей нужно было написать автобиографию, завести карту в регистратуре и пройти несколько тестов. В тестах, по словам девушки, были сотни вопросов, где об одном и том же спрашивалось под разными углами: «Казалось, что мою душу пытаются вывернуть наизнанку». Об Исаеве у Карины сложилось исключительно положительное впечатление. Так же о нем вспоминает и Ян: «Когда я проходил тесты, я общался только с ним и его помощницей. Все было очень вежливо, корректно, спокойно, комфортно. Чувствовалось, что передо мной человек, а не робот, которому лишь бы [сделать свою работу]».

Через два года наблюдения Исаев направил Карину на комиссию по трансгендерному переходу, на которой присутствовал сам психиатр, его коллега Дмитрий Пирогов и еще два врача. В ноябре 2013 года она получила заветную справку, которая дала ей право на операцию по коррекции пола. Уже через день в одной из петербургских клиник Карине удалили тестикулы — клинику она покинула с двумя справками о пройденной операции и пакетиком с «запчастями», как их назвал хирург. На следующий день Исаев выдал ей справку для ЗАГСа, чтобы Карина могла поменять имя и пол в паспорте и других документах.

Только сев в поезд, Карина неожиданно вспомнила, что забыла пакетик с «запчастями» в морозилке хостела. Больше она свои тестикулы не видела.

Сын психиатра, Дмитрий Исаев заинтересовался сексологией в середине 1970-х, когда учился в ленинградской Военно-медицинской академии. Эта дисциплина в те годы не входила в обязательную программу, но в университетской библиотеке можно было найти «Женскую сексопатологию», книгу советского психиатра Абрама Свядоща, первое издание которой вышло как раз в 1974 году. Параллельно студент ходил на лекции Игоря Кона, пионера советской сексологии. «Время было такое, суровое, — вспоминает однокурсник Исаева Валерий Королюк. — Этим лекциям не препятствовали, но их и не афишировали: кому было интересно, передавали друг другу [информацию], аудитория была полная». Схожим образом Исаев передавал друзьям и другую полузапрещенную информацию — например, благодаря ему Королюк прочитал Библию и «Мастера и Маргариту».

В 1984 году Игорь Кон дал интервью газете «Московский комсомолец», в котором впервые в советской массовой печати появилось слово «сексология». Выпуск пришлось согласовывать с горкомом партии, в которой сначала думали, что «сексология — то же самое, что порнография». Еще через несколько лет Кон выпустил книгу «Введение в сексологию». «В тоталитарной стране [сексуальность] это одна из наиболее охраняемых и защищаемых тайн, — объяснял социальный психолог Владимир Магун. — И снять с нее гриф секретности значило сделать шаг в сторону свободы».

Дмитрий Исаев к моменту публикации «Введения в сексологию» уже прошел службу на Северном флоте и интернатуру по хирургии, получил образование по психиатрии и устроился научным сотрудником в подростковом отделении НИИ имени Бехтерева, одного из главных психоневрологических институтов СССР. Его научным интересом стала мужская гомосексуальность, и в этой теме Исаеву не было равных, говорит его коллега по НИИ профессор Александр Коцюбинский. Психиатр писал монографии и научные статьи о гомосексуальности, защитил кандидатскую диссертацию о ней и принимал пациентов.

Делать все это в позднесоветское время было отчасти рискованным. В СССР «гомосексуализм» официально считался «половым извращением»; в уголовном кодексе РСФСР была статья за «мужеложство», по которой за добровольный половой акт между двумя мужчинам можно было получить до пяти лет тюрьмы. Когда Дмитрий Исаев начал исследовать эту тему, уже наступила перестройка — и впервые за полвека в советском обществе о гомосексуальности начали говорить вслух. «Рядовые советские люди впервые стали узнавать об искалеченных судьбах, милицейском произволе, судебных репрессиях, сексуальном насилии в тюрьмах, лагерях, в армии и о трагическом, неизбывном одиночестве людей, обреченных жить в постоянном страхе и не могущих встретить себе подобных», — писал тот же Кон в книге «Лики и маски однополой любви».

Как вспоминает Коцюбинский, в то время к тем, кто изучал сексологию, в научной среде относились снисходительно: «Вот все занимаются шизофренией, а он почему-то сексологией, а-ха-ха-ха, хи-хи-хи». Но Исаев никогда «не вписывался в мейнстрим». К тому же отец Исаева, тоже психиатр, в свое время исследовал подростковую сексуальность и, как писал Кон, «горячо поддержал» инициативу о декриминализации мужеложства.

К началу 1990-х эту инициативу поддерживали большинство профильных специалистов, уточняет историк Ирина Ролдугина. В 1993 году статью о мужеложстве наконец официально отменили — тихо, без официальных извинений, без реабилитации пострадавших от репрессивной системы и без особого резонанса: за другими потрясениями декриминализация гомосексуальности просто прошла незамеченной. Главная на тот момент задача российского ЛГБТ-активизма была выполнена, поэтому, по словам Ролдугиной, «тема сошла на нет». В большую политику гомосексуалы и трансгендеры вернулись только в 2010-х — и совсем в другом контексте.

Все 1990-е Дмитрий Исаев работал врачом-сексологом в петербургском Центре по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями, по всей видимости, совмещая это с научной работой в НИИ. Параллельно он повышал квалификацию по своим специальностям в американских и немецких университетах. А весной 1998 года Исаева арестовали.

За три года до того в России был принят официальный перечень болезней, с которыми не призывали в армию. В частности, среди психических расстройств в этом перечне фигурировало «расстройство половой идентификации и сексуального предпочтения» — то есть человек, которого врач признал гомосексуалом, мог избежать службы по призыву. А избежать ее хотели многие: срочникам грозила и отправка на войну в Чечню, и дедовщина, которая в тогдашней российской армией была повсеместной.

Задержали Исаева по обращению военкомата: там сочли подозрительным количество «внешне здоровых молодых людей», которые уклонялись от военной службы, ссылаясь на справку из НИИ Бехтерева о том, что они состоят на учете как «гомосексуалисты». Работая в институте, Исаев в том числе обследовал и ставил на учет геев. Александр Коцюбинский говорит, что Исаев действительно выдавал справки о диагнозе «истинный гомосексуализм», но бесплатно и честно, — и ссылается на случай, когда психиатр осмотрел 16-летнего знакомого Коцюбинского, у которого были сомнения в своей сексуальности, и сказал, что «это не то».

По версии следствия, Исаев зарабатывал на справках деньги, объединив усилия со своим бывшим пациентом Михаилом Румянцевым и юристом Центра СПИД Юрием Робакидзе. Как утверждало обвинение, Робакидзе искал клиентов, Румянцев отвечал за финансовые договоренности, а Исаев заводил амбулаторные карты, обучал призывников, как отвечать на вопросы медкомиссии, — а затем подтверждал диагноз.

Через год после ареста, когда суд еще не закончился, Исаев вернулся на работу в НИИ Бехтерева. «Я помню, когда его освободили [из СИЗО], я зашел в наш кабинет и увидел его, — говорит коллега Исаева по подростковому отделению НИИ Бехтерева Дмитрий Пирогов. — Лезть к нему с вопросами я посчитал не очень этичным, а сам он про уголовное дело не рассказывал. Мы просто были рады, что он вернулся». Судя по информации в СМИ, психиатра перевели под подписку о невыезде по состоянию здоровья — ему диагностировали шизофрению. Как потом объяснял Егор Бурцев, справку «с несуществующим психиатрическим диагнозом» Исаеву помог получить его отец.

В марте 2002 года суд назначил Исаеву принудительное лечение в психиатрической клинике имени Скворцова-Степанова. Его предположительные сообщники Робакидзе и Румянцев получили восемь и пять с половиной лет строгого режима (найти их «Холоду» не удалось). По информации «Комсомольской правды», уже через месяц Исаев вернулся к работе — но в НИИ Бехтерева он после этой истории оставался недолго. В 2003 году Дмитрий Исаев возглавил кафедру клинической психологии в педиатрическом медицинском университете (СПбГПМУ). Уголовное дело его новых работодателей не смутило: как вспоминает Дмитрий Пирогов, в НИИ Бехтерева многие тоже не верили в обоснованность обвинений; ходили слухи о том, что следователи вымогали у Исаева деньги за прекращение дела.

После этой истории Исаев перестал заниматься мужской гомосексуальностью. Его новой основной областью интересов стали исследования трансгендерных людей.

Как рассказывает Пирогов, первую трансгендерную комиссию Исаев организовал еще до своего ареста — в НИИ имени Бехтерева. Научный руководитель отделения «иногда морщился», но работать никто не мешал. Трансгендерным людям заводили амбулаторные карты в регистратуре, как в любой другой поликлинике или больнице, Исаев или Пирогов наблюдали за ними в течение двух лет и периодически проводили психологическое обследование. Если диагноз подтверждался, пациента выводили на комиссию, на которой выносили медицинское заключение о диагнозе «транссексуализм» и рекомендовали гормональную терапию, замену паспорта и операцию по смене пола. Всего, по словам Пирогова, комиссию в НИИ прошло около 160 человек, но не у всех из них диагноз подтвердился.

Когда в 2003 году Исаев сменил работу, трансгендерная комиссия ушла вместе с ним: как объясняет Пирогов, «она была привязана к его личности». Новая комиссия открылась на базе СПбГПМУ в 2005 году; Исаев пригласил в нее Пирогова (в первой комиссии он тоже работал). Параллельно психиатр включился в преподавательскую деятельность. «Он вел авторские предметы, руководил тремя-четырьмя диссертациями, студенты его обожали», — вспоминает Пирогов. Бывшая аспирантка Исаева Ира Евдокимова рассказывает, что под его руководством можно было заниматься самыми неклассическими сюжетами: например, сама Евдокимова писала диссертацию об особенностях восприятия гендерной идентичности у трансгендерных людей, а другая аспирантка Юлия Сливина сравнивала опыт и эмоциональную сферу секс-работниц и стриптизерш.

В те годы, как вспоминает транс-активистка Яна Кирей-Ситникова, Россия была относительно свободной страной с точки зрения ЛГБТ-проблематики: устраивать профильные мероприятия можно было более-менее спокойно, на митингах задерживали не всегда, а штрафы были небольшими. Однако постепенно ситуация стала меняться: власть начала общую ревизию современной истории и либеральной политики 1990-х годов — и сексуальные свободы были сочтены одним из эксцессов. Дмитрий Исаев объяснял это тем, что российское общество так и не признало «право каждого на непохожесть». «Этот принципиальный переворот в общественном сознании не произошел ни в головах специалистов, ни в головах политиков, общественных и культурных деятелей, ни тем более в головах рядовых граждан», — писал он в своей статье о «демонизированной гомосексуальности».

К моменту возвращения Владимира Путина на президентский пост в мае 2012-го ультраконсервативная риторика уже стала мейнстримом: к концу года в 10 регионах приняли закон о запрете «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений» среди несовершеннолетних; в Петербурге депутат местного заксобрания Виталий Милонов сделал себе политическую карьеру на гомофобии; ведущий одной из главных новостных программ на национальном телевидении Дмитрий Киселев заявил, что сердца геев надо сжигать. Летом 2013 года закон о «гей-пропаганде» приняли на федеральном уровне — с тех пор в административном кодексе прописаны штрафы за «формирование у несовершеннолетних нетрадиционных сексуальных установок» и «искаженное представление о социальной равноценности» ЛГБТ и гетеросексуалов. Так гомофобия стала государственной политикой.

Исаев считал, что борьба с «пропагандой гомосексуализма» возникла от «неутихающей внутренней тревоги» россиян, которые ищут свою «утерянную идентичность». ЛГБТ-сообщество стало удобным врагом, разрушителем традиционных, «истинно русских», «православных» ценностей.

Репрессивные меры сработали и в обратную сторону — как говорит историк Ролдугина, во многом из-за них в России стало больше ЛГБТ-активизма, правозащитных инициатив и исследований в этой области. Но и консервативные активисты после 2013 года стали гораздо заметнее, поскольку теперь чувствовали за собой поддержку государства. Эти активисты называли себя по-разному: патриотами, русскими националистами, православными, гомофобами, защитниками детей и традиционных ценностей. Они начали нападать на ЛГБТ, травить их, разгонять мероприятия.

Например, в Санкт-Петербурге действовала группировка, участники которой знакомились с геями в интернете, приглашали их на «свидания», а потом избивали и вымогали у них деньги. По данным анонимного опроса Российской ЛГБТ-сети, проведенного в 2012–2013 годах, из двух тысяч респондентов более 15% за тот год столкнулись с физическим насилием, а 50% — с психологическим.

Одним из направлений гомофобного активизма были массовые доносы: например, в адрес руководителей образовательных учреждений приходили обращения о том, что их сотрудники занимаются «гей-пропагандой», с требованиями их уволить (об этом в 2014 году рассказывал доклад Human Rights Watch). Эти требования нередко удовлетворялись.

Такие доносы начали писать и на Дмитрия Исаева. 1 июня 2015 года в сообществе гомофобного активиста Тимура Булатова «Москва — не Содом! Петербург — не Гоморра!» во «ВКонтакте» появился разгромный пост с призывом отправлять на психиатра жалобы в прокуратуру. Исаева называли «членом ЛГБТ-секты», «уголовником и психически нездоровым человеком», который «выдает разрешения на калечащие операции». В другой гомофобной группе писали: «В то время, когда по предложению Президента Российской Федерации, Владимира Путина, Россия берет курс на традиционные семейные ценности, Дмитрий Исаев активно распространяет разрушающие идеи гендеризма и педерастии в нашей стране».

Как рассказывали сотрудники университета, где работал Исаев, в конце июня 2015 года туда пришли силовики и посоветовали «проблему поскорее закрыть». По словам психиатра, ректор попросил его уйти по собственному желанию. 10 июля он уволился. Трансгендерную комиссию закрыли.

Как вспоминает ученик Исаева Егор Бурцев, после увольнения Исаев больше всего скучал по преподаванию. Впрочем, эту лакуну ученый отчасти восполнил просветительской деятельностью. Исаева регулярно звали с лекциями и семинарами в самые разные институции и на самые разные мероприятии. «Многие считали честью позвать его на свою конференцию, так что свое призвание и востребованность он не потерял, — вспоминает психолог и соорганизатор научно-практической конференции “Без цензуры” Марина Травкова. — В другой стране его бы носили на руках, он возглавлял бы институт».

Дмитрий Пирогов остался работать в педиатрическом университете. Уже после увольнения Исаева они случайно столкнулись в метро. Как вспоминает Пирогов, бывший коллега сказал, что теперь чувствует себя более свободным.

«Он не боялся отличаться, искал путь осознания себя», — вспоминает аспирантка Исаева Ира Евдокимова. Психиатр выбирал смелые расцветки в одежде, его рабочий кабинет был выкрашен в розово-коричневые цвета, в нем стоял проигрыватель для винила и висели репродукции Сальвадора Дали. Примерно в 2013 году Егор Бурцев впервые услышал от Исаева слово «квир». «А через какое-то время, я уже не помню, когда точно, я подшучивал над его манерой носить рубашки в цветочек, и он ответил: “Я квир, мне можно”, — продолжает Бурцев. — То есть он не считал себя на 100% мужчиной или женщиной».

В 2016 году Исаев открыл новую комиссию в частной клинике — ее название не афишировали, чтобы избежать доносов и нападений, но, по словам Бурцева, который в этой комиссии был психологом, те, кому это было нужно, до Исаева добирались. Каждый месяц на комиссию к психиатру и его коллегам приезжало 20-30 человек из разных регионов России. Исаев продолжал работать в условиях, когда государство все более активно позиционировало себя как защитника «традиционных» ценностей: в 2020 году в Конституцию внесли поправку о том, что брак — это «союз мужчины и женщины».

Летом 2021 года 64-летний психиатр заболел. «Я тогда вернулся из отпуска, пришел в офис и удивился, какое у него серое лицо, — вспоминает Бурцев. — Он сказал: “У меня онкология”». Исаеву поставили диагноз «множественная миелома». Он лечился около года и умер от инсульта 19 мая 2022 года.

«Он был поддержкой и опорой для ЛГБТ-сообщества, — говорит бывшая руководительница психологических служб ЛГБТ-группы “Выход” и “Сети” Мария Сабунаева. — Исаев был ученым прогрессивных взглядов, который учил всех, кто хотел у него учиться, и помогал трансгендерным людям как мог. Если у человека не было денег, он консультировал бесплатно. Он был бессребреник».

Бурцев говорит, что всего Исаев помог примерно трем-четырем тысячам трансгендерных пациентов. Он написал больше полутора сотен книг и статей о мужской гомосексуальности и трансгендерности. На основе документов, вывезенных из педиатрического университета в 2015 году, соратники психиатра хотят выпустить еще одно исследование — последнее.

Сейчас комиссия Исаева закрыта, и ее дальнейшая судьба неясна. «Ее никто не планирует восстанавливать, — говорит Бурцев. — Видимо, и не будут рисковать из-за ужесточения репрессий в России и притеснения ЛГБТ». По словам ученика Исаева, всего в стране осталось меньше десяти комиссий, куда может обратиться трансгендерный человек.

Авторка статьи: Виктория Ли.
Иллюстраторка: Анна Иванцова.