Читаю понемногу Lt. Col. Dave Grossman "On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society". Автор замахивается широко и начинает книгу с такого небесспорного, но интересного рассуждения:

Большую часть истории у людей не было понятия приватности. Жили большими семьями в одном помещении. Соответственно, секс ни для кого не был чем-то неведомым или запретным. А потом случилось викторианство. Секс спрятали настолько, что даже на ножки стульев надевали юбочки. В изменениях, принесённых викторианством, было много полезного. Вряд ли мы сейчас захотим вернуться во времена до. Но Гроссман подчёркивает вот какой момент: одновременно с тем, как секс стал скрытым, вокруг него начался ажиотаж: вокруг секса возникла аура порока, появилась как жанр порнография, расцвела проституция, в том числе среди несовершеннолетних.

В наше время с сексом всё более-менее в порядке. Снова можно, и без особых секретов. Но сейчас похожая ситуация сложилась со смертью. Спрятана не только человеческая смерть (больницы, хосписы, похоронные бюро, мы живём в диснеевском мире, здесь не умирают), но и бывшие до недавнего времени совершенно будничными акты бытового убийства, такие, как забой скота. Ещё совсем недавно для того чтобы сварить куриный суп ребёнка посылали на курятник свернуть шею курице. Сегодня куриные ножки растут, по видимости, на деревьях. И вот тут автор делает интересное утверждение: он считает, что современный культ насилия в массовом искусстве (см. "Kill Bill", зашкаливающую от насилия "Игру престолов") является компенсацией, следствием того, что мы спрятали от себя смерть и бытовое убийство. Точно так же, как порнография стала ответом на спрятанный секс.

2016

@rf