ИВ. ВАЗОВА.

Перевод с болгарского И. К.

Идет-ли?..
Какой густой, тяжелый туман ​​ в эту осень над Ветреном. Мокро, сыро; мелкий дождь льет, не переставая; ​​ обратилось в холодный туманный покров, нависший над низенькими избушками ║​​
сёла. А на зали́той
за́литой грязью улице -- шум, крик, суета. Фаэтоны, с запряженными в них неприученными лошадьми, тяжелые воловьи телеги, ​​│нагружённые разными военными припасами, крестьяне-ямщики, деревенский скот -- все│всё это в страшном беспорядке толпится на улице между двумя корчмами. А в этой сутолоке с трудом пробирается отряд новобранцев: одни из них одеты в солдатския шинели; другие -- в сельские тулупы шерстью наружу или в самодельные "ямурлуки"; у всех через грудь длинные ленты из патронов, на плечах -- ру́жья│ружья́, украшенные зелеными ветками... Холодно, грязь по колено, а они себе поют, как ни в чём не бывало. Веселые ребята!..
У дверей одной корчмы толпится кучка офицеров, проезжающих и местных крестьян. Все│Всё они с любопытством смотрят на промокших насквозь молодцов.
А перед│перёд среднею корчмою собралась густая толпа женщин, девушек и детишек, растрепанных, грязных, покрасневших от холода́│хо́лода. Это -- провожающие. Они в последний раз провожают ветренских новобранцев, которые идут теперь в Харманлийское депо, чтобы оттуда отправиться в Софию, а затем -- и на по́ле│поле́ битвы.
-- А вот и Григорьев сын! Здравствуй, Цветко!
-- Смотри, смотри, Рангел проходит!
-- А! Иван! Вот мать твоя ждет!..
И цветы́
цве́ты переходят из рук в ру́ки
руки́, и ​​
слёзы текут по щекам
​​, и слова́│сло́ва прерываются от рыданий... А отряд идет и идет...
-- Мама, вот брат идет!-- кричит вдруг стоя́щая│сто́ящая в толпе краснощекая девочка-подросток.
-- Братец, братец Стоян!-- подхватывает этот крик восьмилетний мальчуган возле девочки и протягивает свои рученки к идущим мимо солдатам.
-- Сыночек мой, сыночек!-- стонет сама старуха-мать.
Черноглазый, плотный, здоровый мо́лодец
молоде́ц выскакивает из стро́я
строя́, наскоро целует материнскую руку, чмокает в лоб сестру и братишку, прикрепляет к гру́ди│груди́ цветок, который подает ему одна теряющаяся в толпе девушка, и бросается в догонку за ушедшими вперед товарищами.
-- Спаси тебя Бог, сыночек,-- крестит его вслед мать.
-- Стоян!..-- кричит заплаканная девочка.
Но их го́лоса
голоса́ теряются в беспорядочном шуме. Силуэт Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на теряется в рядах солдат, а немного погодя и весь отряд исчезает в тумане.
Мать долго еще смотрит вперед, хотя ничего там и не видит.
Девочка закрывает лицо передником и утирает ​​│слёзы...
Когда мать Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на вернулась к себе домой, она отворила свой старый заслуженный сундук, сняла сверху рубахи и разное платье, вынула с са́мого│самого́ дна заветную восковую свечку, прилепила ее́
е́е перед
перёд образом и начала́
нача́ла читать молитвы...
А в это ​​│​​ время под Драгоманом раздавались раскаты пушечных вы́стрелов
выстрело́в. Бы́ло
Было́ 4-е ноября 1885 го́да│года́.

* * *
В эту ночь бабе Цене приснился странный сон: она видела большое облако, а в этом облаке шло войско; и её Стоян был среди этого войска́│во́йска. Святая Богородица! Какие ужасы! Облако волнуется; небо│нёбо трещит; земля трясется,-- така́я│та́кая шла битва!.. Стоян вдруг исчез в облаке, потерялся; его не видно более... Она проснулась. В избе бы́ло
было́ темно
​​. Только ветер жалобно выл за окошком. Так вот кака́я│ка́кая бывает битва! Господи, Иисусе Христе, помилуй нас! Святая Богородица защити и спаси Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на!..
Она так и не заснула больше до са́мого
самого́ утра́
у́тра.
-- Дядя Петр, что значит видеть во сне облако?-- спросила она рано утром соседа.
-- Два есть облака́│о́блака, Цена: одно -- к дождю, другое -- к погоде. Ты какое видела?
Она рассказала ему свой сон. Дед Петр задумался. Он что-то не помнил, чтобы в соннике говорилось о таком облаке, какое привиделось Цене. Но взглянув на испуганное лицо старухи, с трепетом ожидавшей его ответа, он сказал ободрительно:
-- Не беспокойся, Цена, сон хороший. Твое облако -- к добру. Получишь письмо от Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на.
Лицо старухи просветлело.
А через шесть дней ей, действительно, переда́ли
пе́редали письмо от Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на. Пе́редал│Переда́л его один доброволец, Стоянов приятель, который конвоировал сербских пленных. Цена побежала к попу с просьбою прочитать ей письмо Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на.
Вот что писал сын:
-- "Пишу тебе, мама, это письмо, что я жив и здоров, и что мы побили сербов. Слава, да здравствует Болгария! Я здоров и Рангел Стойнов здоров, и дядин Димитрий тоже здоров и посылает поклон своей матери. Сербы стреляют все│всё залпами, как попало, но страх как боятся нашего ура. Возьми у Цветановых мой новый ремень, который я забыл у них, а то попортят еще детишки. Завтра вступаем в Драгоманский проход, а когда вернусь, принесу Кине из Ниша подарок; а тебе посылаю один франк, а Радулчо научу, как свистят гранаты. Кланяюсь тебе низко. Твой покорный сын Стоян Добров.
"Кланяюсь еще и деду Петру. Хотел бы́ло
было́ послать ему сербское ружье
ружьё, да не знаю, как. Бьют далеко│​​, но не верно. Будь здоро́ва│здорова́, мама, и передай поклон Стоянке".
Обрадовалось старое Ценино сердце, и она побежала поделиться добрыми вестями к Стоянковым. Но больше всех, кажется, радовался маленький Радулчо, мечтая о новой свирели, на которой обещал научить его играть старший брат по возвращении домой.
Только что вышла Цена на улицу, как на гла́за│глаза́ ей попалась опять кучка пленных, за которыми шел болгарский солдат. В первый момент ей даже показалось, что это был её Стоян: так похож он был на него. Но нет, это был не он. Она подошла поближе, думая расспросить о сыне, но её внимание отвлекли пленные, которых она увидела в первый раз.
-- Господи Боже,-- проговорила она, взглянув на них повнимательнее,-- так вот какие эти сербы!.. Совсем хорошие люди!.. Ведь и у них есть матери... Что они думают теперь?.. Погодите, ребятушки, погодите малость!
И она бросилась к себе в избу́│и́збу, вынесла оттуда бутылку водки и поспешила к пленным, намереваясь угостить их. Конвойный солдат добродушно усмехнулся и скомандовал: стой!
-- Спасибо, спасибо,-- признательно говорили ей усталые сербы, с наслаждением пропуская в себя по глотку́│гло́тку благодатной влаги.
-- И на мою́
мо́ю до́лю
долю́ оставь глотнуть,-- крикнул ей весело болгарский солдат.-- Спасибо, бабушка. За твое здоровье,-- прибавил он, опоражнивая бутылку.
-- Такие же христиане, как и мы...-- удивлялась баба Цена, гля́дя│глядя́ вслед пленникам,-- и из-за чего только дерутся!..

* * *
Бы́ло│Было́ заключено перемирие.
Приближалось Рождество, и солдаты начали расходиться по домам, в отпуск. Вернулись некоторые и из ветренцев. Только Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на не бы́ло│было́: и са́мого
самого́ его не бы́ло
было́, и никто ничего о нём не знал. Задумалась баба Цена; начала́│нача́ла беспокоиться; дурные предчувствия ночами все
всё чаще и настойчивее стали осаждать ее́
е́е... Дни проходят за днями; при малейшем стуке она озирается на дверь, думая, не он ли?.. Пришел и Рангел Стойнов; вот и Динковский Петр явился; вот и братья Стаматовы пришли, а Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на все│всё нет, как нет. Расспрашивает их Цена: ничего не знают. Сначала встречались с Стояном, слыхали о нём; пото́м
по́том потеряли его из ви́ду
виду́. Болезненно сжимается её материнское сердце; как потерянная, бродит она по избе и думает о своем Стояне.
-- Мама, пришел дядин Димитрий!-- кричит, врываясь в избу́│и́збу, её дочь, Кина.
Цена поднимается и спе́шит│спеши́т к Димитрию.
-- С приходом, Димитрий! А где же Стоян мой?
Но и Димитрий ничего не знает... Может быть его послали в Видин, или еще куда нибу̀дь│нибу́дь,-- прибавляет Димитрий, жалеючи старуху,-- может быть он другою доро́гою│дорого́ю идет,-- бормочет он, путаясь и смущаясь.
-- Господи, Господи!-- тяжко вздыхает мать,-- где же пропало мое дитятко!..
И она идет к Стоянковым, смутно надеясь, что может быть там знают что-нибу̀дь│нибу́дь, что может быть Стоянка встретит ее́
е́е у две́ри
двери́ и весело скажет, что Стоян кланяется и обещает быть к Рождеству домой. Но Стоянка не говорит ей ничего подобного. У неё у са́мой
само́й гла́за
глаза́ полны́
по́лны слез
слёз...

* * *
Все
Всё се́ло
село́ на ногах. Встречают первый полк, возвращающийся с во́йны│войны́. На средине улицы, как раз против Цениной и́збы│избы́, вбили два столба и сверху соединили их выгнутою в дугу палкою. С гор принесли пахучих сосновых веток и обвили ими сверху до ни́зу│низу́ деревянный остов. Наверх прибили надпись, нарочно для этого слу́чая│случа́я заказанную в городе: "привет вам, храбрые воины!" Все│Всё это изукрасили множеством национальных трехцветных флагов, и, таким образом, получилась триумфальная арка.
Пришел и ушел, дальше победоносный полк.
-- Может быть, он идет сзади,-- думала, провожая солдат, баба Цена.-- Может быть, он хочет придти домой, как раз к сочельнику?.. Что ж такое, что еще не пришел? Вот и другие солдаты идут по одиночке... Впереди еще много вре́мени│времени́; придет еще... Он знает, как ждут его здесь!..
Так утешает себя бедная мать.

* * *
Рано утром накануне сочельника баба Цена пошла в церковь. Она разменяла франк, присланный ей Стояном, накупила восковых свечей и поставила их перед│перёд всеми иконами у алтаря. Сделав это, она вернулась домой, успокоенная, с проя́снившимся│проясни́вшимся лицом.
-- Есть еще время -- говорила она про себя -- завтра сочельник!.. Святая Богородица, верни мне моего ангела... Иисусе Христе, смилуйся надо мною...
Прибежала Кина и сообщила, что пришли еще некоторые солдаты.
Баба Цена рассердилась.
-- Что ты мне все│всё про других, да про других кричишь! Иди встречать брата, как все│всё делают, а не вертись тут без де́ла│дела́!-- крикнула она на дочь.
-- Мама, и я пойду с Киною,-- попросился Радулчо.
И дети вышли из и́збы│избы́ и направились по покрытой снегом улице к выезду из деревни, к шоссе.
А баба Цена осталась до́ма│дома́, чтобы приготовить встречу.
Холодный ветер дует с гор. Вершины, склоны, вся равнина -- все
всё побелело от снега́
сне́га. Небо
Нёбо низко нависло над землею. Черные во́роны
воро́ны
вороны́ летают над доро́гою
дорого́ю, или сидят возле на голых вершинах деревьев. Там и сям на поднимающемся к Ихтиманским горам шоссе виднеются группы, вышедшия на встречу ожидаемым солдатам, которые продолжают возвращаться из похода то по одиночке, то вместе с своими частями... Кина и Радулчо обгоняют одну группу за другою и идут все
всё дальше и дальше. Они хотят раньше всех увидеть и встретить Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на. О, они сразу узна́ют│узнаю́т его, хотя густые хлопья падающего снега́
сне́га и сле́пят
слепя́т им гла́за
глаза́!
Дорога́
Доро́га идет в гору и теряется за подъемом. Впереди не видно ничего. Кина и Радулчо поднимаются до са́мого
самого́ ве́рха
верха́, где ветер становится еще сильнее и холоднее. Двое солдат показываются из-за поворота до́роги
доро́ги. Они с ног до го́ловы
головы́ покрыты снегом.
-- Не идет ли за вами другое войско?-- спрашивает их Кина.
-- Не знаем, девушка. А вы кого́│ко́го поджидаете?
-- Братца,-- отвечает Радулчо.
Усталые солдаты идут дальше и скоро исчезают из ви́ду│виду́.
Кина продолжает напряженно вглядываться в даль. Ей холодно, Радулчо тоже дрожит всем│всём телом, но они не уходят. Они должны дождаться брата; иначе мама будет сердиться или плакать, если они вернутся домой без Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на.
Но вот вдали показался фаэтон, в котором сидели двое закутавшихся в теплые шубы путников. Когда экипаж приблизился к ним, Кина вышла на средину до́роги│доро́ги и остановила лошадей.
-- Господин, не идет ли оттуда войско?-- спросила она.
-- Не знаю, голубушка,-- ответил ей один из путников, опуская немного воротник шубы и удивленно гля́дя│глядя́ на посиневшее от мороза лицо девочки.
И экипаж покатил дальше.
Дети опять остались одни. Они все
всё ждут. Часы проходят за часами. Горный ветер все
всё крепнет, обжигает им ли́ца│лица́; снег засыпает их, но они остаются на своем посту. Они продолжают смотреть вдаль, каждую минуту ожидая, что вот-вот из-за поворота на дороге появится что-нибу̀дь│нибу́дь живое.
Наконец, что-то показалось, и сердце Кины забилось трепетом ожидания. Из-за поворота выехал кавалерийский отряд и скоро был возле детей. Сколько солдат! Наверно, и Стоян тут! Но отряд проехал мимо, стуча копытами лошадей. Кина замахала рукою и остановила двух офицеров, ехавших позади.
-- Господин капитан, не идет ли за вами братец?-- спросила она их с полными слез│слёз глазами.
-- А кто твой брат?-- спросил один из них.
-- Стоян! Наш Стоян!-- вмешался Радулчо, не допуская, чтобы кто-нибу̀дь│нибу́дь не знал "их Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на".
-- Какой Стоян?-- спросил, недоумевая, офицер.
-- Наш Стоян... из Ветрена,-- проговорила убедительно Кина.
Офицер обменялся несколькими словами с товарищем и затем участливо спросил:
-- Ваш брат кавалерист?
-- Да, да,-- отвечала девочка, не понявшая вопроса.
-- Нет его с нами, девушка!-- сказал офицер.
-- Ступайте домой, а то еще замерзнете тут,-- прибавил другой.
И офицеры тронули коней, догоняя свой эскадрон.
Кина заплакала. Радулчо последовал её. примеру. Их ру́ки
руки́ и ноги́
но́ги окоченели; ли́ца
лица́ посинели. На всем
всём протяжении шоссе до са́мого
самого́ ​​
сёла не видно бы́ло
было́ никого́
нико́го более. Все
Всё у́же
уже́ разошлись по домам, потому что приближалась ночь и ветер становился все
всё холоднее и крепче. Только далеко
​​, далеко│​​ чернел еще кавалерийский отряд, да от вре́мени
времени́ до вре́мени
времени́ до слуха детей доносились отрывочные звуки веселой солдатской песни. Кина и Радулчо решились, наконец, вернуться домой.
Ночь наступала. Дети шли, запрятав за пазуху замерзшия ру́ки│руки́, и, думали о матери, которая ждала их до́ма│дома́.
У са́мой│само́й околицы их обогнал запряженный тройкою экипаж.
-- Господин, идет ли еще войско?
Но экипаж быстро пронесся мимо, и брошенный вопрос остался без ответа.
А снежный ветер все│всё крепчал и крепчал. Он шел с запада, с поля́│по́ля битвы, где в виноградниках возле Пирота
Пилота
Пирата
Пирита
Пирога
Пирона
Пиропа
Порота
Сирота
Широта лежал засыпанный снегом труп Стояна
Стоянка
Стона
Стогна
Стопна
Сточна
Стояка
Стояла
Стояча
Стояща
Стоя на
Стоя-на║...

"Русское Богатство", No 1, 1902

Я спорю
с дамой
на тему:
„Человек в новое время”.
А дама ругается,
сердится –
обидно, по-видимому,
даме.
То схватится вдруг
за сердце,
то снова
сыплет словами,
то бровки вздернет повыше,
то ручки
заломит сердито:
– Человек!
Я его ненавижу.
Не стоит он вашей защиты!
Помню! В газете! Не вымысел!
Брат расправился с братом.
Зарубил
и в бане вымылся.
И вовсе
из памяти выбросил,
как будто не виноват он! –
Ее передернуло. Смотрит со злобою.
Надо бы спорить,
но слаб я в теории.
Все-таки
пересказать попробую попросту,
по-человечески эту историю.
Это случилось в селе Могила –
отец поссорился с сыном.
Он спрятал деньги.
Сын взял их силой,
ударил
и – слишком сильно...
Через месяц
иль через неделю
власти все раскрыли.
На то, что молод,
не поглядели:
к смерти его присудили.
В тюрьму уводят злодея,
нравственного калеку,
но в тюрьме
встречает людей он
и становится – человеком.
В камере
было тесно.
В камере
было грязно,
но там он услышал такую песню,
что все ему стало ясно.
„Я понимаю,
что я свихнулся.
Убил отца.
Теперь казнят.
Но я ведь с голоду пошатнулся.
Нужда
одела в тюремный халат.
Живешь,
как быки
у ворот скотобоен,
кроме
обуха,
не ждешь ничего.
Эх, плохо,
эх, плохо
мир устроен!
А можно ведь переделать его...”
И он тихонько
запел свою песню,
и жизнь
показалась ему красивой,
и жизнь
показалась ему чудесной,
и он заснул, улыбаясь счастливо.
Но в коридоре
слышны разговоры.
А после – секунда молчанья.
И люди в камеру из коридора
входят, гремя ключами.
Испуганно, глухо
кто-то из группы
сказал ему: „За тобой! Пришли!”
Люди смотрели бессмысленно, тупо
на грязный пол,
на стены в пыли.
А тот, что на койке лежал скорченный,
вскочил, вытирая пот со лба.
И понял:
жизнь – кончена.
Такая судьба!
Но понемножку
человек очнулся.
Страх бесполезен.
Все помрем.
И светлой улыбкой он улыбнулся.
– Идти? –
сказал он. –
Хорошо! Пойдем!
И он широко шагнул из дверей. –
И слышно стало (солдату – солдат)
– Пошли!
Пошли!
Кончать бы скорей:
Здорово ты влопался,
брат! –
Тихий разговор, долгий коридор.
Коридору –
ни конца ни краю нет.
Покуда дошли,
спустились во двор,
видят – уже рассвет.
Человек поглядел, как в зорьке веселой
плескалась звезда на радость себе,
и подумал о горькой своей,
о тяжелой,
о жестокой,
о безглавой
человечьей судьбе.
– Со мною – кончено...
Сейчас повесят.
Но неужели после меня
не будет жизни
прекрасней песни,
прекрасней весеннего дня?.. –
Он вспомнил песню
эту вот самую
(в глазах у него огонек заблестел),
улыбнулся – светло и упрямо
и откачнулся, а потом – запел.
Что же, по-вашему,
песня, улыбка –
это истерика? Это отчаяние?
Думайте, думайте!
Ваша ошибка,
сами вы за нее
отвечаете.
Молча смотрела
трусливая злоба,
ужаса не скрывая,
как твердо построилась –
слово к слову –
песня его
боевая.
Стены тюрьмы
задрожали постыдно,
мрака ночного
бежала орава,
а звездам
все это слышно и видно,
кричат:
„Человеку – браво!”
Дальше было все
как положено;
петлею захлестнута голова,
но вдруг
из губ,
искаженных,
скукоженных,
вырвались песни слова.
Дама выслушала,
руки воздела,
заплакала и закричала:
– Ведь это
совсем другое дело,
да что же вы
не сказали сначала!
Вы так говорите,
как будто бы сами
слышали пение.
Это – ужасно!
– Какой же здесь ужас?! –
ответил я даме.
Он пел человека!
Это – прекрасно!