И о птичках ​:partyparrot:​ меня абсолютно восхищает то, как некоторые из них находят выгоду в соседстве с нами, идиотами:

> В статье в Current Biology исследователи пишут, что когда настаёт время второй раз выводить птенцов – и когда кукушки уже под боком – горихвостки перебираются поближе к человеческим поселениям. Причём порой настолько поближе, что гнёзда горихвосток обнаруживаются прямо в домах – на чердаках, в амбарах, в сараях и т. д. Кукушки людей опасаются, так что горихвосткам не приходится иметь дело с чужими яйцами и птенцами. Собственно, горихвостки тоже, может быть, избегали бы человека, но кукушка представляет для них всё-таки бо́льшую опасность.
Но действительно ли горихвостки приходят к людям именно для того, чтобы спастись от кукушек? Во-первых, вероятность получить кукушечье яйцо в гнездо для горихвосток становится тем больше, чем дальше от людей они гнездятся. Во-вторых, исследователи поставили эксперимент, показывая горихвосткам модели кукушек и прокручивая аудиозаписи кукушечьего голоса. И горихвостки тут же начинали перебираться поближе к человеку, даже если это было время первой кладки, когда кукушек вокруг ещё не должно было быть. Возможно, в перспективе кукушки преодолеют свой страх перед людьми и начнут преследовать горихвосток на человеческой территории тоже. Но пока что горихвостки довольно успешно пользуются человеком как пугалом для кукушек.

В это дивное утро расскажу майскую историю, с которой сначала выбесился, а теперь ржу.

Стоял в очереди на кассе, сзади подъехал дед с тележкой и... въехал мне в жопу. Глубоко вдохнув, я сделал шаг вперед, подумав, что опять ебнутые люди нарушают личные границы, как хорошо было в ковид, а. Но упорный дед снова повторил свой маневр, приведший к столкновению тележки и моей бедной жопы.

Фалломорфировав по всей длине, я посмотрел ему в глаза. На этот нехитрый ход у него был припасен злобный комментарий "что стоишь, проехать дай". Нащупав дно фалломорфирования, я охуел, и уточнил, почему нельзя было попросить пропустить-то изначально? На что дед впал в священную ярость берсерка и, проходя мимо, рассказал и про то, что "некоторые" сильно наглые, и что рот-то открывать не надо, а то руки вырвет и еще букет очаровательных высказываний в том же духе. На нежное "ты грызло-то завали" посыпались новые угрозы. Обычная среда, в общем.

"Весна," - решил я, гядя в полные сочувствия глаза кассира, начавшего пробивать мои товары. - "Кукухи полетели".

Но прежде, чем разговор принял какой-либо новый поворот, деда поймал охранник. Оказалось, дед натырил булок и пытался скрыться, не расплатившись. Но, - вот ведь ирония - из-за поднятого им же шума на него обратили пристальное внимание кассиры. Которым до того было строго похуй.

Мораль сей басни такова: ты либо пиздишь из магазина, либо устраиваешь скандал, достойный саг. Третьего не дано.

Читал "Истории торговца книгами" Лейтема и хочу показать пару цитат, вызвавших некоторый отклик где-то в глубине рептильного мозга:

> Один египтянин, живший около 2500 года до н. э., сравнивал на­ходку пришедшейся по душе книги с отправлением в путешествие на маленькой лодке. Некоторые дорогие сердцу книги способны унести нас прочь к далеким берегам, где мы станем счастливее. Эта категория тотемных романов представляет собой диковинную смесь «макулатуры» и «классики».
[...] Любителям всех этих книг случалось думать, что следовало бы переключиться на что-нибудь более монументальное. Автор художественных романов Антония Сьюзен Байетт была одной из первых поклонниц Терри Пратчетта в те дни, когда рецензии на научно-фантастические произведения и фэнтези редко появлялись на страницах газет. В 1990 году, с огромной радостью приобретя новую книгу из серии «Плоский мир» в моем магазине в Кентербери, она пошутила: «Мне нравится “Плоский мир”, но нельзя, чтобы кто-нибудь в Лондоне увидел, как я покупаю эти книги». Такое положение вещей — побочный продукт современной системы образования [...]
Редактор детского журнала Энн Мозли в 1870 году заметила, что книга, которую «предлагает учитель, никогда не сыграет определяющей роли в жизни ребенка: столь сильное влияние может оказать лишь книга, попавшая к нему в руки по воле случая».

> Официальное мнение о том, что следует причислять к «хорошей литературе», и по сей день заставляет посетителей книжных магазинов стыдиться своих покупок. [...]
Книголюбам любого пола и социального статуса понадобилось немало времени, чтобы отвоевать читательскую свободу, которая, в сущности, равноценна праву исследовать самого себя.
[...] Многие из нас без труда могли бы назвать любимую книгу, погружаясь в которую испытываешь постыдное удовольствие. И почему мы лишь раз в год позволяем себе расслабиться, взяв в руки какое-нибудь «пляжное чтиво»? Быть может, мы слишком много времени посвящаем книгам, которые «следует» читать? За тридцать лет работы в книготорговле мне много раз доводилось наблюдать подобное: одни извиняются, покупая книги, которые дарят им положительные эмоции, а другие с угрюмым упорством осиливают произведения, вошедшие в шорт-лист Букеровской премии. Некая замедленная массовая истерия внушает нам, как великолепны вызывающие всеобщий ажиотаж новинки, несмотря на то что история пестрит примерами писателей вроде Хью Уолпола, которого некогда превозносили, а теперь не читают вовсе. [...] И все же нас мучает навязчивая идея, будто, если не прочесть книги, вошедшие в шорт-лист Букера, можно непременно пропустить нечто важное. Порой непросто честно признаться в том, что же нам по-настоящему нравится.

> Руководитель факультета писательского мастерства Университета Восточной Англии, отвечая на вопрос о том, какие задачи ставят перед собой его сотрудники, пояснил: «Факультеты, на которых обучают писательскому мастерству, стоят на страже литературной формы — ни мир книготорговли, ни издательское сообщество на это не способны». Стоять на страже литературной формы? Что это означает? Что хорошие истории исчезли бы, не будь на свете академиков, занятых тем, чтобы выдумывать зыбкие жанровые классификации?

Читал "Сила культа. Что делает человека фанатиком и как этого избежать" (Аманда Монтелл), и

> В конце марта 1997 года газетные заголовки кричали о еще одном культовом самоубийстве, напоминавшем инцидент в Гайане. Это произошло на ранчо Санта-Фе в Калифорнии: 38 членов «Врат Рая» – группы, проповедовавшей теорию о том, что НЛО – предвестники Апокалипсиса, умышленно лишили себя жизни. Самоубийства продолжались в течение трех дней. Смерть наступила в результате употребления смеси яблочного пюре, водки и барбитуратов, а также самоудушения полиэтиленовыми пакетами.

> Чтобы соответствовать пропагандируемым тезисам, Эпплуайт разработал для «Врат Рая» целый лексикон, состоящий из специальных научно-фантастических терминов. Повседневная жизнь в особняке была строго регламентирована, и сленг помогал поддерживать порядок. К примеру, кухня называлась нутра-лабораторией, прачечная – волоконной лабораторией, а еда – лабораторными экспериментами. Группа именовалась классной комнатой, последователи – учениками, а Ти и До, принявшие на себя роль учителей, Старшими Участниками или клиницистами. Если последователи культа занимались какой-то деятельностью за пределами общины, это называлось «вне трудов». Если они что-то делали в стенах дома, который делили между собой, то это называлось «в трудах».
«Особая манера речи позволяла им занять риторическую позицию, в которой они могли представить себя в том конкретном мире, где им хотелось бы находиться», – такой анализ предлагает исследователь истории «Врат Рая» Бенджамин Э. Целлер, профессор религиоведения в колледже Лейк-Форест.

> У тебя может появиться чувство, что христианство – это религия, а фитнес – нет, и даже экспертам трудно понять почему. Мне нравится взгляд Бертон на этот вопрос: она говорит даже не о том, что такое религия, а о формировании следующих четырех категорий: смысл, цель, чувство общности и ритуал. Ищущие находят их в церкви все реже и реже.

> методы защиты власти культа до ужаса идентичны, как-то: выстраивание общности и солидарности, разделение мы – они, ориентация на коллективные ценности, оправдание подозрительного поведения, насаждение определенной идеологии и, наконец, внушение чувства страха.